Илья Саморуков, критик, преподаватель, музыкант, кандидат наук и активный культурный деятель. Является одним из кураторов выставки «Have a good time» в рамках проекта «Художественный фонд», прошедшего в ГЦСИ на Фабрике-кухне.

Илья Саморуков: Мы считаем, что сейчас, в это летнее время,  в Самаре актуальна идея «Have a good time»  времяпрепровождения. Казалось бы, она не очень сложная. Вот вы, мол, веселитесь, у вас там ди-джей, абстракция висит и это кажется слишком легким.  Но кто сказал, что искусство не может быть легким? Сегодня оно может быть легким, завтра оно становится тяжелым. Например, в Европе художники осмысляют крупные политические процессы. Процесс глобализации, цивилизационного распада, который они чувствуют. Например,  на  Венецианской биеннале. У нас другая повестка дня.

В Самаре мало художников. Их должно быть больше. Художники должны выставляться, они должны работать,  и их должны видеть. Люди, которые приходят на выставку, не обязательно должны поклоняться этим работам. Эти работы могут им не понравиться. В любом случае, когда они реагируют на это искусство, они осознают свои собственные принципы. Вопрос в том, чтобы критика не была такой разрушительной. Время покажет, актуально это было или нет.

Публика, которая приходит на такие выставки и, которой здесь много, явно в этом заинтересована. Она пришла сюда, а не на другую выставку. Здесь много людей, больше 100 человек. Самая многочисленная выставка вот здесь, в рамках этого проекта Фабрики-кухни. И мы видим, что  вопрос не в том, какие концепции строить, а как сделать так, чтобы зрителю понравилось, чтобы он понял, что искусство — это зона разнообразия разных поэтик. Здесь есть художники, которым за тридцать лет, которые сделали художественную карьеру; есть молодые художники, которые только начинают; есть  даже картина ребенка.

Это проект демократический. Ребята  нам отдали те работы, которые готовы были выставить. Мы смотрим, как их выставить так, чтобы это было зрелищно, как сейчас. Так, чтобы какие-то контексты начали работать. Приходишь – лето, картины, играет ди-джей, все хорошо. Возможно, завтра будет другая, более мрачная выставка, но мы хотели сделать выставку более веселой и показать, что в Самаре искусство есть и его довольно много.

-Как вы опередили, что именно это искусство на данный момент актуально, именно вот такая выставка, и в чем ее особенность?

— Здесь решали коллегиально. Конечно, я не один это решал, у меня есть сокуратор Костя Зацепин. Мы с ним разные люди, но чувствуем  с ним  актуальность на уровне ощущений. Ты приходишь  на выставку какую-нибудь и видишь: висят какие-то портреты — такой официоз. Это уже не приращивает ничего, это просто повторение каких-то схем, а здесь есть некое движение, свобода. Искусство — это зона свободного действия, в искусстве возможно все.

— Вы считаете, что рамок нет никаких абсолютно?

—  Эти рамки исторически изменчивы.

— А культурные ценности, духовные ценности?

— Ценность — это сам процесс творчества. Ценно быть художником, как минимум, но мы же не можем указывать художникам, что им делать, они могут разобраться сами. Художники  эти — не те, которые рисуют под давлением. Они должны чувствовать свободу: свободу в перемещении, свободу  в выборе жанров. И рано или поздно у куратора появляется интуитивное ощущение — талантливо это или нет.

— А свобода в искусстве до какой степени, в вашем понимании? Потому что для каждого она разная, и у каждого есть определенные рамки, за которые заходить нельзя.

—  Это вопрос субъективного эстетического переживания: это не должно вызывать внутреннего отвращения. Эстетическое тут связано с этическим. А этические установки определяются воспитанием, образованием, социальным опытом. Но эта установка должна быть твоей, а не навязываться  какими-то системами, идеологиями: «Я тебе сказал, как надо». Ты должен это чувствовать и быть хорошим человеком.

— А смысловую нагрузку какие-то работы здесь несут?
— А что значит смысловая нагрузка?

— Там была рука, кровь разлитая.

—  Это не кровь. Это краска.

— Это краска, да.

— Вы увидели кровь? А почему вы видите кровь?

— Потому что это красный цвет, у меня возникла такая ассоциация.

— Ваша ассоциация правомерна. Я  вообще не увидел в ней  кровавых ассоциаций. Вы увидели, а я нет.

— А нога, которая наступает на красную лужу, это что?
— Вы опять увидели кровь, это вопрос некого цвета и соотношения. Ему нравился этот образ, он где-то увидел его и зафиксировал. Если вы видите кровь и насилие, то это ваши домыслы и ваши установки. Если вы хотите видеть везде насилие, то вы его увидите. Искусство на то и современное, что оно может быть с десятком видов интерпретаций.

— Как вы оценили  эту работу:  вы взяли,  посмотрели  и решили, что это хорошая работа?

— Мы знаем этого художника, и у меня это работа не вызвала сомнений, чтобы ее выставить. Если  у вас его произведение  вызвало негативную ассоциацию, то нужно убрать из вашего внутреннего музея  все работы,  где есть красный цвет: мне кажется, что у вас он будет все время ассоциироваться с кровью.

— Почему? Картина Петрова-Водкина «Купание красного коня» не ассоциируется у меня с кровью.

— Петров-Водкин писал сто лет назад, это был иной контекст, революционные изменения. Это было сто лет назад. Вы  какое кино смотрите? Которое было снято сто лет назад? А кино, которое снимают сейчас, для вас не кино? Нужно понимать, что ситуация тогда была не как сейчас. Не нужно призывать художника, чтобы он был Петровым-Водкиным. Петров-Водкин великий художник, который  уже был и оставил свой след в искусстве.

-Вы считаете его великим художником?

— Конечно, считаю, но мы не можем выставить Петрова-Водкина: он не дал нам своих работ.

-Вам нравится или не нравится живопись? Например, реалистичные натюрморты.

— Когда-то было любование фиксацией вещи, потом все находки перешли в академию. Туда, где учат тому, что когда-то было открытием.  И, конечно, мастерства это придает, но это не значит, что сейчас нужно непременно рисовать натюрморты. Мне натюрморты чуть менее интересны, но в любом случае можно выставить натюрморты, так что это будет актуально.  Искусство создаются людьми. И важно знать, что это за люди. Нам хотелось бы как-то исследовать, есть ли в работах самарских художников какая-то общая поэтика. Когда зритель приходит на эту выставку и видит тут 40 работ самарских художников, он может хотя бы приблизительно понять, какое тут искусство. Не каждый выставленный здесь художник  осознанно встраивает себя в историю искусства, но в любом случае в каждой работе  есть история.  Художник перед холстом решает эстетические, внутренние задачи и он не должен обязательно писать картины и думать: «Сейчас я сделаю искусство, которое изменит мир».

— Расскажите, пожалуйста, о своем видении искусства.

— Искусство — это такая вещь, которая никогда не имеет константного, то есть постоянного определения, все время переформулируется. Меняются технологии, экономическая система — и искусство меняется. Искусство — это как раз тот маркер, который те изменения и отражает. Старая модель искусства, например, как патронажная модель, сохраняется, но она не является актуальной для нас. Актуальной  формой являются формы, которые отражают некий новый социальный  опыт людей, которого прежде не было.

Для кого-то выставка — это сакральное отношение к искусству. Они считают, что должны, например, шедевры висеть, классики. Это искусство — музейное, искусство архивное, искусство, которому учат в школе. Но искусство — это такая вещь, которая опережает заданные определения, и нужно уметь чувствовать, как именно оно меняется. Это нужно определять не по учебникам, не по каким-то теоретическим трактатам (хотя они тоже могут помочь), а по тому, что делают художники или кураторы в данный момент.

Чтобы уйти от какой-то нарочитой предзаданности, мы смотрим, что делают художники. Вот художник приходит в мастерскую в состоянии вдохновения, пишет картину. Потом куратор спрашивает у него: «А есть у тебя какое-нибудь искусство? Давай я его выставлю». Куратор думает, как выставить эти  работы, как выставить их так,  чтобы они смотрелись. Чтобы было ощущение, что темпы времени входят в это искусство. Почему художники здесь рисуют абстрактные полотна? Потому что они освобождены от фигуратива, от пейзажности, от академизма. Они просто манифестируют свою свободу. Есть художники, которые пытаются работать с языком художественным, развивать его: они используют технологии видео, Интернет, вводят эти технологии.

Искусство — это та точка, где совмещается новое — новые технологии, новые подходы к жизни — и какие-то старые формы. На выставке много картин (сама форма довольно устаревшая — квадратная картина). На них изображено нечто непривычное для тех, кто не интересуется искусством как процессом. Есть люди, которые считают, что искусство должно быть таким и никаким больше. Но никто не может сказать, что же такое искусство, и каждый выбирает собственную модель. И куратор может выбрать в рамках своего опыта несколько моделей: он может выставить академическую живопись, он может выставить абстрактную живопись. Он все время ищет и находит, потому что современный мир — это мир множеств стратегий. Куратор эмоционально ощущает, какая стратегия актуальна.